Смерть неизбежна.
Глупо стремиться к тому, что неизбежно.
Глупо бежать от того, что неизбежно.
Раз так, надо жить.
Но если ты принимаешь неизбежность и живешь, то смерти нет.
Шип достается шипом, потом оба отбрасываются.
Это очень просто.
Гораздо проще, чем иметь несуществующего советника у себя за спиной.
Это очень сложно, ведь тогда, все что ты делаешь – по-настоящему.
Это ответственность, ведь там где ты – там реальность.
Это свобода, ведь ты творишь мир.

Страж - моё восхищение!

Впечатаны в небо шаги – больно.
Теперь, куда хочешь иди, - вольно!
Ты спрашивал, что происходит в мире?
Наушники тоже бывают нужны – в тире.
В тире - мишени, стрелки молчат, не слышно.
Выстрелы чертят иероглифов ряд, всё вычитая лишних.
А в мире есть имена, и ничего кроме.
Стрелки вернутся назад, сядут пить чай в доме.
Пороха пряность и смазки мёд – пошло.
Ну а дырявых мишеней тряпье –в прошлом
Там тишина, молчанье струной, готовой порваться.
Скоро и нам придет пора возвращаться.

Расправить тонкую диафрагму крыльев,
Решишься ли ты?
Оплавить льдинками глаз
Привычный ландшафт суеты?
Там за гранью, которой преодолеть нельзя,
Ждут и смеются, с надеждою смотрят друзья.
Но в холоде этом, на грани ночи и тьмы,
Сможешь ли ты,
Принять привычный пейзаж суеты?
Принять без условий и лишних слов –
Ты часть его!
Потоки ветра – лови натянутое крыло!
Тебя держит небо и остывающая земля,
Одно приземляет, другая упасть, говорит, нельзя.
И в одночасье, на стыке стихий, за проломом времён,
Коснёшься сути,
Ради которой и был рождён.

Мы движемся не только в пространстве, но и во времени. В путешествиях это становится особенно заметно и если присмотреться, то открывается новая реальность.

Бывают поездки прямые, как привычная всем нам стрела времени. Из пункта А в пункт Б. Без изысков. Есть только две точки, между которыми, по сути, ничего и нет. Просто ожидание прибытия. Не зря же фантасты придумывают всякие телепортации. В этой картине время не просто становится стрелой, оно становится невозможностью. Важны лишь две точки, а всё что между ними – это лишь иллюзия, ненужность и попросту отсутствие.

Но ведь это, если разобраться, всего лишь следствие нынешнего быстрого транспорта, а значит и нынешнего доминирующего мировоззрения. Еще двести лет назад, когда путешествие из Москвы, скажем в Серпухов, занимало двое суток, никому бы не пришло в голову говорить об иллюзорности пути, о сжатии пространства-времени. И дело не в конных станциях и не в медлительности перемещений. Просто другой взгляд на мир, просто путешествие другого плана. Они есть и сейчас. Их просто надо научиться замечать.

Перелёт Москва – Улан-Батор – шесть часов, шесть часов разница в часовых поясах. Пара дней там. Поездка на восток – ещё шесть часов через постепенно развёртывающуюся картину страны и уже г. Чингиз. Сутки там и дальше на восток. Шесть часов нового узора и вот, г. Чойбалсан. Трое очень насыщенных суток там.
Атлас времени развёрнут. Ты видишь его целиком, каждую деталь сложной вязи. Как парящий над степью орёл. Как человек. Единомоментно. И это восприятие в корне отличается от стрелы времени, где узора не может быть в принципе. Где он неуместен и невозможен.

А потом ты также неторопливо начинаешь сворачивать атлас обратно до тех, пор, пока он не умещается в шкатулку, стоящую на полке обыденности.

Можно ли открыть её снова и вновь развернуть атлас. Да и закрыта ли шкатулка? Может ли не быть то, что уже есть? И ты понимаешь, что эти вопросы неуместны. Они из другого мира, где точка А сходится с точкой Б. Но и вся последовательность точек может быть схлопнута в полное ничто.

Известна максима о том, что в реку нельзя войти дважды. С точки зрения частичек воды, нельзя, те что были сейчас здесь – уже далеко. Их просто нет. Но поток, поток сохраняет неизменность движения. И атлас никуда не пропадает, он всегда открыт и ждёт странника.

Мировой город
Когда часто бываешь в разных городах, их характерные черты начинают стираться. Да, у каждого из них есть какая-то особенность, что-то своё оригинальное, либо то, что роднит какую-то часть из них. Но постепенно восприятие меняется, акценты сглаживаются. Везде примерно одинаково.

И вот тогда, из того, что представляется на первый взгляд усреднённостью, начинают проступать черты совершенно противоположного. Черты Сути, Мирового города. Его не так просто заметить. Можно сбиться в канву рассудочных объяснений, которые на деле не объясняют вообще ничего. Вернее, что-то конечно показывают, но не позволяют увидеть главного, без которого все рассуждения о радиальной или линейной планировке, о социальной функции города, о… О чём угодно, - всего лишь переливание из пустого в порожнее.

Мировой город подобен разросшейся грибнице, которая выпускает свои плодовые тела то в одном, то в другом месте. Мировой город – это симбионт, а вовсе не порождение человека. И как зависимая от человеческих сил сущность, город приманивает людей. Ночными огнями, театрами, магазинами, ресторанами, иллюзией лёгкой жизни и больших заработков. Сущность знает человеческие слабости и старается каждому найти приманку по вкусу.
Мировой город не враждебен человеку, и не держит его как домашний скот, призванный стать пищей на столе. Но он и не дружественен нам. Его логика и целеполагание слишком отличаются от людских. Странно! Город – казалось бы, порождение человека, живёт по своей логике и своим законам, не просто не совпадающими с человеческими, но и лежащими в разных пространствах.

Если ты увидишь это, то многое становится другим. А потом люди удивляются: "Ты же говорил, что никогда не был в этом городе. Почему же ты так уверенно идёшь по переулкам?"

Как компьютерная сеть?

Это начало "той темы", что мы потом обсуждали с Коловратом:

Солярис

На Солярисе зимой благодать,
Пену белую по морю несёт,
А задумаешься если, то глядь,
Нас с тобой она воспроизведет.

Если мерить в световых-то годах,
Нас, считай, уже и нету давно,
Ну а здесь за гаражами бурьян,
Ну а здесь мы можем сбегать в кино.

А тот мир, что за пределами, брось,
Ну не боле, чем фантомная боль.
И Америка в страницах газет,
А Союз на карте мира, изволь!

За кольцом тут в речке раки живут,
Это если в мае с другом в бега,
Не смотри, что шириной метра три,
Но крутые у неё берега.

Я смотрю и всё понять не могу,
Если это только небыль, где быль?
И Америку я видел, а мир,
Как полынь в жару рассыпался в пыль.

Кто умеет, тот читает,
Не умеет - ходит лесом
За каким-то интересом.
Он ведь сам себе писатель,
Критик, цензор, почитатель.
Мир, расколотый на части, -
Каждый сам себе хозяин
И владыка острых граней
Тролля зеркала осколка.
В чьем-то глазе ледяная
Кода, или даже кома...